К.
"Великая Акула Хант" - статья о книге "Страх и отвращение в Лас-Вегасе", написанная Алексом Керви ещё до смерти Хантера С. Томпсона. Динамичный и откровенный текст, как проза самого Доктора. Очень много слов.
"Эта книга, - говорит Джонни Дэпп, исполнитель роли альтер-эго Томпсона Рауля Дьюка, - вышла, когда Американская Мечта испустила последний вздох. Но Хантер все еще безнадежно пытался найти ее, искал с остервенением, надеясь, что Мечта все еще существует, и все, что он нашел, так это безумие, лезущее изо всех щелей, двигающееся во всех направлениях и охватившее все общество, трагедию и паранойю, алчность и ненависть. Лучший способ познакомиться с Хантером: прочитать его роман - он абсолютно искренен. В тоже время "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" - своего рода экзорцизм: он об одержимости и сумасшествии, о попытке найти хоть что-то, во что можно верить. Некоторые люди будут видеть в Дьюке и Докторе Гонзо только парочку придурков и хулиганов, с телами и мозгами, до отказа начиненными "гнусной химией". Но для них это не развлечение, а жестокая необходимость".
читать дальше"Октябрь-Ноябрь 1971-го, "омерзительного года Господа Нашего". На страницах журнала "Роллинг Стоун" в двух номерах появляются главы из романа некоего Рауля Дьюка "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" с иллюстрациями Ральфа Стэдмэна. После всей шумихи, вызванной публикацией, псевдоним был вскоре раскрыт: так в американскую литературу, журналистику и политическую жизнь вломился доктор Хантер Стоктон Томпсон - Великая Акула Хант, враг № 1 американских политиков, представителей закона и "молчаливого большинства". После Уильяма Берроуза в американскую жизнь ворвался новый, действительно социально опасный, но от этого не менее талантливый писатель. Уильям Берроуз сломал классической американской литературе хребет. Хантер Томпсон выбросил труп Американской Мечты на помойку. Дядя Билл и Доктор Томпсон - они создали свою Мечту.
После выхода книги прошло уже почти тридцать лет, но она все еще остается символом "Рожденных Проигрывать, но с улыбкой на устах Выживать" в этом цивилизованном, добропорядочном холокосте. Роман породил бесчисленное количество имитаторов - каждую неделю в британской или американской прессе появляется, по крайней мере, десяток статей, написанных под его влиянием. Даже в беспонтовые воскресные дни можно наткнуться на что-нибудь вроде "Страха и Отвращения Джо Паскваля", но это отнюдь не гарантирует, что автор закидывается кислотой или вынюхивает галлоны сырого эфира, жестокого анестетика, моментально отправляющего тебя в ту "последнюю базу, лежащую за солнцем", куда ты можешь попасть еще, вылакав с десяток литров доброго вина или литр водки.
Уилл Селф, еще один замечательный автор (читай "Junk Mail") из когорты литераторов, стоящих вне закона, будучи подростком, развлекался со своими приятелями, раскатывая под громкую музыку по стране на "Триумфах Толедо", вдыхая нитрат амила и разыгрывая сценки из "Страха и Отвращения". Вколоть себе героин на самолете Джона Мейджора, в окружении паскудных горилл, - да, это безумство, достойное Доктора Журналистики Томпсона, во всяком случае находится в его юрисдикции, а не в лапах очкастого выкормыша Железной Леди.
Одноименный фильм Терри Гиллиама (в русском прокате "Страх и Ненависть в Лас-Вегасе"), премьера которого состоялась 16 мая 1998-го на Каннском фестивале, лишь акцентировал ренессанс Томпсона в девяностые - новое поколение наконец-то дорвалось, и все в один голос начали обсуждать, что же такое "Гонзо": в стиле "гонзо" стало модно писать, об этом стало модно рассуждать, "Гонзы" стали множиться как кошки; в воронке после разрыва крылатой ракеты "Страха и Отвращения" блаженствуют мышиные семьи эпигонов. Кстати, фильм добавил очередную порцию к набору мифов о Хантере Томпсоне: как он впервые встретился с Джонни Дэппом, и сразу же спросил его, достаточно ли сильно он бьет по физиономии Кейт Мосс; первый предполагаемый режиссер этого фильма Алекс Кокс (самый известный его фильм - "Repo Man"-"Угонщик") был отвергнут, так как по причине своего вегетарианства отказался есть специальную сосиску, приготовленную ему Хантером; кража всемирно известным писателем отснятых дублей из дома Гиллиама и попытка сжечь их во время вудуистской церемонии (это, конечно, все слухи, не имеющие под собой никаких оснований).
Сегодня Томпсон стал в глазах обывателей и журналистов таким же пугалом, как и монстроидные персонажи, нарисованные Ральфом Стэдмэном. В газетах в свое время утверждали: "Этого ненормального маньяка можно остановить только атомной бомбой. То, что Хантер Томпсон все еще на свободе, убедительно доказывает всю беспомощность американской законодательной системы". Благодаря своим работам, выходкам и своему эго, Хантер стал общественно значимой фигурой еще задолго до того как превратился в знаменитость. Его харизма и беспощадное в своей откровенности слово породили миф, сравнимый разве что с мифом о Чарльзе Мэнсоне - многие действительно ставят их рядом, в том числе друзья и биографы Томпсона. Если Доктор когда-нибудь умрет, то останется навсегда живее всех живых в популярной культуре. Я вспоминаю свой разговор с одним американским фотографом, который высказался о Хантере так: "Если все люди неожиданно сойдут с ума, то Хантер Томпсон несомненно будет президентом этой огромной психбольницы. Полицейские начнут в обязательном порядке принимать мескалин. Весь мир станет одной большой галлюцинацией". Интересно, что Хантера Томпсона на Западе увлеченно читают сами представители закона, которые, если следовать логике российского Закона о Наркотиках, давно должны были упрятать Акулу Ханта за решетку (такая попытка была сделана в Штатах в начале девяностых, когда Томпсона пытались посадить сразу по десятку обвинений, ни одно из которых не прошло в суде, и доктор был полностью оправдан - об этом процессе можно прочитать в его книге "Песни Обреченных"). "Старый дегенерат все еще никак не угомонится", - напишут в рецензии на его предпоследнюю книжку "Лучше, чем Секс. Откровения политического джанки". "Но должен же кто-то стремать этих ублюдков", - ответит на это один из создателей веб-страничек, посвященных Акуле Ханту.
В начале семидесятых было много произведений гедонистского толка, но ни одно из них не сравнится по убойной силе с любым отрывком из "Страха и Отвращения": Словно обезумевшие от спида Бонни и Клайд или обкислоченные рыцари, ищущие Грааль, Дьюк и Доктор Гонзо вскрывают "брюшину правде-матке" в логове "психопатов" - в Лас-Вегасе, этом чернушном воплощении Американской Мечты, вонючие споры которой испоганили мозги миллионов людей. Вооруженная до зубов арсеналом "гнусной химии" парочка мутантов заваливается на полицейскую конференцию, посвященную проблеме наркотиков, просто из чувства долга. "Если Свиньи со всей страны собираются на Нарко Конференцию высшего уровня, то мы остро чувствовали, что наркотическая культура тоже должна быть там представлена", - напишет Томпсон. Эти два персонажа стали пионерами, героями контркультуры, чье сумасшествие - микрокосм расползающегося по стране безумия в начале семидесятых.
1971 год. Черный год. Год ненависти, страха и отвращения. Шакалы приходят из пустыни на запах крови Шарон Тейт. Другой шакал все еще сидит в Белом Доме. Америка все еще во Вьетнаме. Битлз больше нет. В Южной Калифорнии крупное землетрясение. Журнал "Тайм" объявляет президента Ричарда Никсона "Человеком Года" - с обложки на читателей смотрит злобная кукла из папье-маше; кричащие, пугающие стерильных, добропорядочных американцев заголовки газет. Шестидесятые испустили дух вместе с черным в Алтамонте под "Симпатию к Дьяволу" Роллинг Стоунз. Сахарные мир, любовь и невинность Вудстока засыпаны песком, как кровавые пятна в римском амфитеатре после боя гладиаторов. Хендрикс, Джоплин и Моррисон мертвы. Все трое от передозировок. На секретной встрече с Никсоном Элвис Пресли предлагает свои услуги в качестве тайного наркоагента. Вынесен смертный приговор Чарльзу Мэнсону за убийство Тейт-ЛаБианки (заменен пожизненным заключением). "Я никого не убивал и не приказывал убивать, - говорит он в своем последнем слове. - Я думаю, вам пора обратить внимание на ту ложь, которой вы живете. Ваша игра - игра в деньги. Вы продаете прессу, сенсации, вы можете смеяться над кем угодно и смотреть на любого сверху вниз. Вы торгуете газетами ради создания общественного мнения, зависите от него и не ведаете, что творите. И все - ради денег и внимания других: Вы сделали меня по своему образу и подобию дьяволом-садистом, потому что я - это вы. Во мне вы видите свое отражение - ведь и мне плевать на ваши дела и на вас: Разве вы не видите, что я свободен?". Идеализм шестидесятых сменился откровенным цинизмом - а был ли еще какой-нибудь выход?
Полиция задерживает 12 тысяч антивоенных демонстрантов в Вашингтоне. Пацифист-герилеро Дэниэл Элисберг публикует в "Нью-Йорк Таймс" и "Вашингтон Пост" "Материалы Пентагона" - подборку информации по операциям Министерства Обороны во Вьетнаме. За ним установлена круглосуточная слежка, записывается каждый его разговор. Закрыто радио "Underground" в Пасадене. Уволено 28 его сотрудников. Певец и поэт Роки Эриксон сидит в психушке за употребление ЛСД и общение с духами. Музыканты MC5 тоже сидят. Писатель Кен Кизи вышел и отправился в добровольную ссылку на ферму брата. Тимоти Лири после побега из тюрьмы переправляют в Алжир, где он что-то необдуманно брякает об ЛСД-изации Африки для укрепления антиимпериалистической солидарности, и тут же высылается из страны. Растет раковая опухоль Уотергейта. Молодежь терроризируют законом Харрисона о Наркотиках.
Американская Мечта давно уже была кошмаром, но никто еще не осмеливался заявить об этом во всеуслышание. Поэтому для одного очень серьезного Доктора Журналистики единственным разумным выходом было поставить все с ног на голову, выйти за пределы клишированного языка, открыто надругаться над американским законодательством и "семейными ценностями" и назвать все это - "ГОНЗО" (сумасшедший, чудной, абсурдный, дурацкий, гоночный, тележный).
Хантер С. Томпсон родился 18 июля 1937 года в Луисвилле, Кентукки. В зависимости от ситуации он говорил, что родился в 1939, поэтому биографы путаются до сих пор. Джералд Тайрелл, его друг детства, вспоминает, что Хантер еще в школе был магнитом, к которому тянулось все местное хулиганье, - никто лучше него не сколачивал бейсбольные команды или организовывал пивные вечеринки по пятницам. Уже тогда он умело манипулировал людьми - со временем эта техника будет доведена им до совершенства. Хантер прекрасно сходился с самыми, с точки зрения общества, "неприкасаемыми" людьми в школе. А позднее, у него появится одно из наиболее поразительных по своей пестроте окружений, почти семейный круг близких друзей - писателей, адвокатов, спортивных промоутеров, музыкантов и политиков. Редкая способность Томпсона выходить сухим из воды вытаскивала его из любой пиковой ситуации. Однажды вечером в Пуэрто-Рико он отправился с приятелем, фотографом Робертом Боуном, на свалку Сан-Хуана стрелять крыс. Их замела полиция, и Боун утверждает, что Хантер прямо-таки запудрил им мозги, но облажался в самый последний момент. "Нас арестовали и доставили в тюрьму. Но Хантер, конечно, со своим невыразимым шармом, тут же скорешился с полицейскими. На самом деле мы успели выбросить пистолет: так что у них были лишь какие-то сомнения: и в конце концов, мы вместе уселись пить кофе. А потом Хантер закинул ноги на стол, откинулся немного назад, и из его кармана посыпались на пол патроны для Магнума .357. Они бросили нас обратно в кутузку и позвонили в посольство".
К тому времени Томпсон уже дважды оказывался за решеткой. Так весной 1956-го его забрали с несколькими приятелями за вандализм, а также обязали заплатить штраф в 200 долларов за ущерб, причиненный тюремному имуществу. А летом того же года он попался по обвинению в краже, просидел месяц, посылая друзьям длинные смешные письма, и был отпущен, поскольку вместо отсидки отправился служить в Военно-воздушных силах США.
На базе ВВС во Флориде Хантер вел спортивную страничку в местной газете. Вскоре он начал рассылать репортажи о жизни на базе другим таблоидам, однако начальство попыталось положить этому конец. Проигнорировав предупреждение, Томпсон продолжал писать, но теперь уже под псевдонимом "Себастьян Оул" (эти репортажи будут позже включены в книгу "Великая Акула Хант"). Но его все равно раскрыли и, 8 ноября 1957 года будущий автор "Страха и Отвращения" был с позором изгнан с воинской службы. Далее - Нью-Йорк, курсы Колумбийского Университета, неудачная попытка написать первый роман. Получив в конце 59-го от матери из Луисвилла небольшую сумму, Хантер отправляется с приятелем в Южную Америку. Временно он осел в Пуэрто-Рико, где начал писать для журнальчика "Эль Спортиво", освещавшего спортивную жизнь на Карибах. После того как журнал целиком посвятил себя процветавшему тогда в Пуэрто-Рико боулингу, Томпсон расторг соглашение с ним и двинулся дальше на юг. Он кочует из издания в издание. Короткие заметки для "Бостон Глоуб", репортажи в ныне уже исчезнувший нью-йоркский "Геральд Трибюн". После того как Хантер разослал предложения в несколько журналов, его взяли на работу южноамериканским корреспондентом журнала "Нэшнл Обзервер", первоначально бывшего воскресным приложением к "Уолл Стрит Джорнал". Согласно биографу Томпсона, Уильяму Маккину, его заметки для "Обзервера" часто помещали на первую страницу, и уже тогда в них угадывались наметки того яростного, отчаянного стиля, к которому он пришел позднее.
"Нэшнл Обзервер" принадлежал компании "Доу Джонс" - cтранное место для репортера, сделавшего себе имя, по мнению некоторых злопыхателей, на приеме за рулем нечеловеческого количества опасных наркотиков. Карьера Томпсона в качестве штатного корреспондента закончилась в 1965-м, но свой последний заход на этом поприще он сделал в апреле 1975-го, отправившись во Вьетнам обозревать окончание 40-летней войны в Индокитае, войны, бывшей притчей во языцех, фетишем американской контркультуры, о которой им столько было написано. Эти репортажи опубликовали только в 1985-м, и они говорят о падении "Парижа Востока" больше, нежели все военные отчеты вместе взятые. Хантер безжалостно вынес на читательский суд всю кухню журналистских разговоров во время последних дней американского присутствия во Вьетнаме - никто и никогда до него этого не делал. Впрочем, чему удивляться. Когда был опубликован "Страх и Отвращение", его отчет об этом диком и разнузданном путешествии подвергся обструкции со стороны всех борцов за сохранение чистоты жанра, а сам стиль его и по сей день преподносится студентам журналистики как стиль Антихриста: пиши, как этот чертов лунатик, и ты больше никогда не получишь работу:
Истории, которые Томпсон в свое время подкидывал "Нэшнл Обзервер", заложили основу того мастерства, которое он с блеском продемонстрировал в "Страхе и Отвращении" и в Сайгоне 13 лет спустя. Рисковал ради хорошего репортажа Доктор постоянно: В 1961 году, когда Томпсон жил у своего друга Денниса Мерфи в Биг Сур, Калифорния, он совершенно затерроризировал владельцев гейского бассейна, подкидывая им туда для разнообразия доберманов. В отместку пидоры напали на него всем скопом и жестоко избили. Вскоре после этого в журнале "Роуг" была напечатана статья - "Биг Сур: Сад Агонии". Миссис Мерфи очень не понравилось то, что друг ее сына написал о ее собственности, и она с позором выгнала из своего дома неблагодарного, как она выразилась, проходимца.
6 Августа 1962 года в "Обзервере" появилась статья Томпсона "Вольный американец в логовище контрабандистов", повествующая о его пребывании на северо-восточном побережье Колумбии, в деревне Пуэрто-Эстрелло. Безобидная на вид рыбацкая деревушка, Пуэрто-Эстрелло была перевалочным пунктом транспортировки оружия и наркотиков (к которым Хантер всегда питал известную слабость). Потный, глупо ухмыляющийся журналист с пишущей машинкой, двенадцатью долларами в кармане и пятью сотнями в фотоаппарате, не говорящий ни слова по-испански, не имеющий понятия, где он остановится, фланирует среди толпы глазеющих на него индейцев. Наконец он устраивается на ночлег в заброшенном госпитале, где ему отвели какой-то закуток с выбитыми стеклами и вонючим матрацем.
Стиль Томпсона начал настораживать редакторов "Нэшнл Обзервер", а статьи становились все более политически направленными, нежели отчет о визите в индейскую деревушку контрабандистов. Так называемая биполярная "объективность" в его репортажах подменяется рассказом от первого лица - читатель видит, слышит и чувствует вместе с автором. В статье "Почему ветер Антигринго часто дует с южной границы" он безжалостно препарировал тех англо-американских уродов, чье корыстное и презрительное отношение к местному населению вызывает всеобщую ответную ненависть латиноамериканцев к Янки и Британцам. В качестве яркого примера Хантер приводит рассказ об одном богатом англичанине, игравшем в гольф в особняке, выстроенном на крыше высотного дома в самом центре Кали. Пущенные им во время игры шары часто летели в город, но никого из присутствующих даже не интересовало, где и на кого они падают. Политическая сатира и малоприятные для обывателя детали появляются снова и снова, и впоследствии прогремят в его отчетах из Вьетнама, где Томпсон продолжит писать о "Злобных Американцах", отравляющих воздух в других странах.
Он вернулся домой незадолго до убийства президента Кеннеди, колесил по средним и западным штатам, освещая музыкальные фестивали и всякие события местного значения. Устроился книжным рецензентом, но вскоре бросил и это, когда редактор завернул его рецензию на роман Тома Вулфа. А первым репортажем, который окрестили "гонзо", стал знаменитый скандальный отчет о скачках в Луисвилле в 70-м - "Дерби в Кентукки Упадочно и Порочно", где он больше писал о так называемом "белом отребье", местных маргиналах, нежели о лошадях. Он даже не упомянул победителя. Беспробудно пьянствуя и отрываясь по полной химической программе, Хантер умудрялся записывать - время от времени - обрывки своих мыслей на салфетках, обертках, счетах, а когда подошел срок сдачи статьи, то он с ужасом понял, что мятые салфетки - это единственное, что он может послать издателю: "Ну да, все начиналось тогда как по заказу - мы обедали в Эспене с писателем Джимом Солтером. Такой типичный долгий европейский обед, вина хоть залейся, и тут Солтер сказал что-то вроде: "О, скоро начнется Дерби. Ты собираешься туда поехать?". И я подумал: "Да чтоб мне провалиться, хорошая ведь идея, черт возьми". Тогда я работал с Уорреном Хинклем в журнале "Скэнлон". Позвонил ему в четыре утра и заявил: "У меня замечательная идея, мы должны ехать на дерби. Это грандиозный спектакль, который когда-либо проводился в этой стране:". И Хинкль сразу протащился:". С чувством юмора у редактора тоже было все в порядке - статья появилась в печати.
На самом деле о "гонзо" впервые упомянул близкий друг Томпсона Билл Кардосо в 1970 году, который, прочитав "Дерби в Кентукки", послал ему следующее письмо: "Не знаю, какого хрена ты так делаешь, но ты все совершенно изменил. Это против всех правил - полное сумасшествие (то есть гонзо)". Через какое-то время, когда Томпсон вырос в фигуру национального масштаба, слово "гонзо" специально включили в Оксфордский словарь английского языка.
В гонзо-журналистике нет никаких установленных правил, не обязательна структура, часто отсутствуют схемы, налицо несоответствие формы содержанию - ее можно сравнить с ревом водопада, со скрежетом внезапно врезающихся друг в друга машин, пронзительным скрипом тормозов, воем сирен и полицейской облавой, когда последние обрывки рациональных мыслей исчезают, как пакетик каннабиса в туалетном бачке. Собственное определение Томпсоном гонзо-журналистики со временем менялось, но он по-прежнему настаивает, что хорошему гонзо-журналисту "необходим талант, непосредственность и спонтанность мастера живого репортажа, глаз художника или фотографа и стальные яйца актера" и что гонзо - "репортажный стиль, основанный на идее Фолкнера", дескать, "лучшие литературные произведения куда более правдивы, чем какая-либо разновидность журналистики". Среди других определений гонзо: журналистика вне закона, новая журналистика, альтернативная журналистика и литературный кубизм.
Многие критики считают, что гонзо - одно из ответвлений новой журналистики, основоположником которой был Том Вулф. Некоторые писатели и журналисты, осознав, что объективность в изложении новостей является мифом, которым пичкуют "молчаливое большинство", начали писать о событиях так, как они видели их собственными глазами. Излюбленными были темы, относившиеся тогда к контркультурным проявлениям, такие, как пацифистские демонстрации, наркотики, дети цветов и музыка. Традиционная мэйнстримовская пресса их просто игнорировала или извращала. Популярность "новой" журналистике обеспечил стиль, "дискредитировавший псевдообъективное снотворное газетных и журнальных заголовков применением в журналистике техники реалистического романа". Современная музыкальная журналистика, в лучших ее проявлениях, целиком вышла из "новой" журналистики. Единственная книга Томпсона, попадающая под определение НЖ, "Ангелы Ада. Странная и ужасная сага мотоциклетных банд", вышедшая в 1966 году в издательстве Random House. Как говорили сами Ангелы, "это единственная правдивая книга, когда-либо написанная о нас". "Я кончил тем, что купил себе мотоцикл и выехал с ними на шоссе" ( "Песни Проклятого"). Сначала предполагалось, что Хантер напишет статью об "Ангелах" для "The Nation". Вместо этого он втирается к ним в доверие настолько, что принимает активное участие в "ангельских" оргиях и дебошах, а статья постепенно перерастает в репортажное исследование, камня на камне не оставляющее от того демонического имиджа, созданного "Ангелам" средствами массовой информации. Кстати, Томпсона можно увидеть в эпизодической роли фильма "Ангелы Ада на Колесах" с молодым Николсоном в главной роли: Хантер играет отъехавшего от дури художника, разрисовывающего животы "мамочкам" "Ангелов" на вечеринке. 22 июля 1965-го - Хантер берет "Ангелов" на ранчо к Кену Кизи - пройти через кислотный тест. Записи с этой знаменитой вечеринки, на которой собрались вместе "Разбитые", хиппи, "Ангелы" и "новые" журналисты и которую потом воспоет в стихах Аллен Гинзберг, Томпсон предоставит Тому Вулфу. Впрочем, дружба с "Ангелами" не помешает последним избить Доктора до полусмерти в День Труда 1966-го - байкерам неожиданно пришло в голову, что их просто напросто использовали. Отличие Хантера Томпсона от Тома Вулфа в том, что если последний напоминал стрелка, только рассматривавшего жертву в прицел снайперской винтовки, то первый бросался в штыковую атаку с одной саперной лопаткой. Он вышел за предел, до которого так и не смог добраться Норман Мейлер и у которого остановился Вулф. И в одиночку двинулся дальше.
По окончании работы над "Ангелами" Хантер делает своей постоянной резиденцией Ферму "Сова" в Вуди Крик, однако большую часть времени проводит на дороге. Тогда же, в 1967-м, он впервые встречается с адвокатом Оскаром Зетой Акостой (будущим Доктором Гонзо "Страха и Отвращения") в баре "Первоклассная Утка". Они быстро нашли общий язык и, согласно "Автобиографии Бурого Бизона" Акосты, разогнали слезоточивым газом мирную демонстрацию, облачившись в черные маски. А в июне 1967 года разгорелся первый скандал, который впоследствии станет частью мифа гонзо и будет отражен на страницах не менее известной книги "Страх и Отвращение: По следам Президентской кампании 1972 года": Томпсон публично потребовал, чтобы Ларри О`Брайен оставил свой пост губернатора в Самоа.
Первый роман Томпсона, "Дневник под Ромом", написанный в 1962-м, так и остался в рукописи (опубликован в прошлом году). Более того, ему пришлось устроить налет на редакцию "Рэндом Хаус", чтобы выкрасть единственный оставшийся в живых экземпляр рукописи. В июне 68-го Хантера избивает полиция на Съезде Демократической партии в Чикаго. Именно это событие убедило его, что он должен быть лично вовлечен в политику, а не оставаться сторонним, пусть и небезучастным, наблюдателем. Полицейский произвол начинает раздражать его даже в тихом Эспене. С этого момента Свиньям объявляется настоящая война. "Вообще-то спецслужбы я оставил в покое в самом начале 72-го, когда побывал на вечеринке в Отеле "Балтмор" в Нью-Йорке, в честь победы Макговерна на предварительных выборах, и там в номере торчало около десяти агентов. Трое из них, не таясь, передавали по кругу косяк: их глаза чуть не выскочили из орбиты, когда я вошел: прекрасный момент конфронтации. Я не хотел быть рядом с ними, и они этого не хотели. Косяк был немедленно затоптан, и они делали вид, что ничего собственно не произошло. Но в комнате стоял лютый травяной кумар:"
"А потом, никаких неприятностей, за исключением того, что они пытались выкинуть меня из Белого Дома во время всей этой байды с импичментом. Я назвал охранников Нацистскими хуесосами, и, чтобы попасть в Белый Дом, мне пришлось дать обещание, что я никого больше не назову Нацистским хуесосом. В конце концов они пустили меня внутрь".
"Но вот однажды я попал в историю, когда не был пьян или обдолбан. Это вообще один из тех немногих случаев, когда были напряги. У меня в бардачке лежал заряженный Магнум .44, а рядом, на переднем сиденье - бутылка "Дикого Индюка": И я сказал себе: "О, пришло время опробовать на деле совет одного хиппового адвоката: опустить стекло ровно настолько, чтобы пролезли водительские права". Так я и сделал. Уже полагал, что отвязался, как вдруг дверь с другой стороны открылась, и мне в рожу пихнули фонариком, а рядом с ним перед глазами маячил большой, грязный Магнум .57. Они выкинули меня из машины и распластали на капоте. Я что-то вякнул о своих конституционных правах, и получил в ответ: "Ну, подай на нас в суд" - тут мне звезданули дубинкой по ногам. Я сдался, сунул 35 долларов в лапу, потому что это было проще, нежели препираться весь оставшийся день в участке. Я только что купил машину. Это был "Сааб". А за ночь до того я сбросил свой английский форд со скалы в Биг Суре, с высоты 400 футов над океаном, и рассчитался с ублюдком за все те неприятности, которые он мне доставил. Мы облили его бензином, подожгли, и столкнули вниз.
После этого случая я решил очень вежливо вести себя с Дорожным Патрулем Калифорнии. На заднем стекле машины у меня всегда была приклеена эмблема Национальной Стрелковой Ассоциации, так что любой легавый мог ее увидеть, когда я проезжал мимо. А в бумажнике имелся полицейский значок - это тоже много раз помогало" (Из интервью журналу High Times).
В феврале 69-го он пишет "Первый Визит с Мескалито" (позже появится в "Песнях Проклятого"). Этот маленький отрывок, написанный в номере лос-анджелесского отеля, был предтечей "Страха и Отвращения"; закинувшись мескалином, Томпсон яростно долбил по клавишам печатной машинки, ожидая появления Оскара, собиравшегося отвезти его в аэропорт.
В конце 70-го Хантер выдвигает свою кандидатуру на пост шерифа в округе Питкин, штат Колорадо, от движения Freak Power Uprising - он предлагает переименовать Эспен в Фэт-Сити и легализовать продажу наркотиков. До победы ему не хватило всего 465 голосов. Выборы привлекли к себе внимание национальной прессы и телевидения - "просто еще один кислотный урод в Королевстве Уродов". Но "урод", как и Уильям Берроуз, оказался на редкость живучим - наглядное свидетельство всей лживости Наркоистерии. Шум вокруг кампании Томпсона убедил амбициозного издателя журнала "Роллинг Стоун" Йена Веннера, что лучшей кандидатуры в качестве редактора международного отдела ему не найти. 1октября 1970-го в 67-м номере "Роллинг Стоун" выходит первая статья Хантера "Битва за Эспен", повествующая обо всех подробностях вакхо-кислотной предвыборной гонки за пост шерифа. Том Вулф включает отрывок из "Ангелов Ада" и весь отчет о Дерби в Кентукки в свою неподъемную антологию "Новая Журналистика" - только Вулф и Томпсон представлены там дважды.
И наконец "мы были на краю пустыни, неподалеку от Барстоу, когда нас стало накрывать:" Хантер расследовал обстоятельства убийства знакомого журналиста Рубена Салазара, друга и клиента Акосты, и подумал, что единственным способом заставить адвоката разговориться будет умотать с ним из Лос-Анджелеса ко всем чертям. Под предлогом мнимого репортажа на 250 слов о Минт 400, "богатейшей мотоциклетной гонке за всю историю профессионального спорта", для журнала "Спортс Иллюстрейтед", Томпсон и Акоста берут напрокат красный Шевро с откидным верхом и исчезают в пустыне. Хантер подошел к вопросу освещения гонки и своего собственного расследования своеобразно. Путешествие с джентльменским набором "опаснейших веществ"("Мы приняли достаточно спида, чтобы Гитлер 50 дней оставался на ногах в своем бункере, и достаточно кислоты, чтобы заставить его думать будто он находится в Австрийских Альпах"), а также Магнумом .357, началось. В поисках Американской Мечты герои направляются в ад собственного сознания. "У меня была идея, - писал Томпсон, - купить толстую записную книжку и регистрировать все, что с нами происходит, затем послать ее в издательство для публикации - без редактуры: Но это очень тяжело сделать, и в итоге я обнаружил, что мне навязывают необходимую литературную композицию, балансирующую на грани между правильной и сумасшедшей журналистикой. Как настоящая Гонзо-Журналистика это уже совсем не работало - а даже если и проходило, я не мог это принять. Только чертов лунатик мог написать такую вещь и потом кричать на всех углах, что это правда".
В итоге то, что начиналось как чистое Гонзо-журналистское безумие, закончилось появлением одного из самых впечатляющих романов второй половины двадцатого века, и одного из самых правдивых. Все остальное - как и жизнь Томпсона - уже история, вернее множество историй вокруг одного человека чудовищной воли и сумасшедшего чувства юмора, человека, который никогда не сказал себе "нет", выжил и продолжает издеваться над окружающим миром в свое удовольствие. "У "Страха и Отвращения в Лас-Вегасе" есть все элементы классических мифологических историй, - замечает продюсер Лайла Набулси, которая пятнадцать лет пробивала проект экранизации романа. - Рауль Дьюк и Доктор Гонзо - два антигероя, которые отправляются в ад, принимают волшебные снадобья, блуждают в лабиринтах своих галлюцинаций, сражаются с ветряными мельницами и выживают, и мы отправляемся в путешествие вместе с ними. Это ужасает, это смешно, и то, что было правдой в начале семидесятых, остается правдой сегодня. Эта книга охватывает целый временной отрезок, когда у многих просто лопнуло терпение и эмоции хлестали через край. Это было Последнее Путешествие. Но эта книга, в конечном счете, о надежде. Хантер говорит, что вопреки всему хорошие времена настанут: потому что эта вера - единственное, благодаря чему мы можем выжить".
Разумеется, никакого репортажа о гонках Томпсон не пишет. Вместо этого он описывает свою "химическую" конфронтацию с полицейскими, барменами, гостиничными администраторами, крупье, официантками, туристами и репортерами в Лас-Вегасе, там и сям в повествовании мелькают джанки, алкоголики и сатанисты, торгующие чистым адреналином. Герои находятся в полубредовом состоянии, постоянно галлюцинируя. То Рауля Дьюка начинает обвивать пол, то он видит в клубе, как две стриптизерши насилуют белого медведя, с неба на него обрушиваются летучие мыши и скаты-манта, разодетые в пух и прах шикарные дамы и респектабельные джентльмены превращаются в злобных чудовищ с головами мурен и тиранозавров, в гостиничных холлах летают птеродактили. Хантер агрессивен и никого не собирается жалеть. Компромисс с "молчаливым большинством" для него невозможен.
"Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" стал культовой книгой западной молодежи, которой по душе был обратный код, предложенный Томпсоном - тотальный гедонизм, черный юмор, стеб, переплетение насилия и наркотиков. Его яростный, агрессивный и грубый стиль не имеет никаких аналогов. Он использует длинные, сложные предложения, которые в то же время могут быть понятны любому, - в них всегда есть смысл. Томпсон с большой изобретательностью обращается с английским языком, мастерски используя сленг, различные жаргоны и речевые обороты. Его не без оснований считают королем черного юмора. Пи Джей О`Рурк, друг Томпсона, говорит, что он больше поэт, чем журналист: "Две вещи резко отделяют Томпсона от примитивного стада современных литературных деляг, претендующих на радикализм: Во-первых, Томпсон просто лучше пишет: Во-вторых, он заставляет нас смеяться. Мы вряд ли в состоянии сделать это во время перфоманса: скажем, "В ожидании Годо", даже если у нас и сносит башню так же сильно, как и у Рауля Дьюка. Хантер Томпсон берет самые темные и мрачные темы онтологии, самые жестокие гносеологические вопросы и в своей, присущей только ему, манере излагает их, заставляя нас сгибаться пополам в истерическом приступе хохота, наши тела от подмышек до тазового пояса сводит в судороге, колени предательски дрожат, пиво хлещет из наших носов. Мы смеемся так сильно, что в любой момент можем в хохоте проблеваться, точно так же, как 300-фунтовый Самоанский адвокат Доктор Гонзо в романе".
"Эта книга, - говорит Джонни Дэпп, исполнитель роли альтер-эго Томпсона Рауля Дьюка, - вышла, когда Американская Мечта испустила последний вздох. Но Хантер все еще безнадежно пытался найти ее, искал с остервенением, надеясь, что Мечта все еще существует, и все, что он нашел, так это безумие, лезущее изо всех щелей, двигающееся во всех направлениях и охватившее все общество, трагедию и паранойю, алчность и ненависть. Лучший способ познакомиться с Хантером: прочитать его роман - он абсолютно искренен. В тоже время "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" - своего рода экзорцизм: он об одержимости и сумасшествии, о попытке найти хоть что-то, во что можно верить. Некоторые люди будут видеть в Дьюке и Докторе Гонзо только парочку придурков и хулиганов, с телами и мозгами, до отказа начиненными "гнусной химией". Но для них это не развлечение, а жестокая необходимость".
""Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" несколько лет следовал за мной по пятам, - добавляет режиссер Терри Гиллиам. - Десять лет назад появился сценарий, и я тогда подумал: "А было бы интересно начать девяностые с этого фильма", но в то время я был занят чем-то другим, и проект так и остался на бумаге. А еще художник Ральф Стэдмэн, иллюстрировавший эту книгу и публикацию в "Роллинг Стоун" мой очень хороший друг. Но когда идея фильма появилась вновь, то я вспомнил, насколько смешна и одновременно жестока эта книга. Мир политической корректности еще не существовал, когда Хантер написал "Страх и Отвращение", и я надеюсь, что она больше не будет существовать после выхода этого фильма. С восьмидесятых я остро ощущаю, что мы прошли через время постоянного ущемления самовыражения, когда все несло на себе печать подавленности. Все боялись сказать, что они чувствуют, боялись жить экстраординарной, разнузданной и дикой жизнью, и пришло время сорвать эти оковы. Роман Хантера похож на репортаж военного корреспондента с передовой. Но это была не просто бомбардировка, а самобомбардировка: он как будто забрасывал в себя наркотики, как снаряды, а полем битвы был его мозг. Но, вместо того, чтобы поехать туда, где взрываются настоящие снаряды и гибнут реальные люди, он поехал в самое сердце Америки - в Вегас. И при этом книга написана так, будто он действительно побывал в самой гуще сражения. Роман уже выразил себя. Теперь наша очередь".
А Хантер по-прежнему живет на ферме "Сова" в Вуди Крик, периодически устраивая набеги на крупные города, повергая в шок своим появлением редакторов респектабельных журналов и постреливая по бродящим в округе толпам журналистов. "Встретиться с ним - то же самое, что с Куртцем в "Сердце Тьмы", - написал после интервью с Доктором Николас Лезард из "Гардиан", над головой которого вместо приветствия просвистела пуля. Голос Совы звучит в час неслыханных бедствий, так что прислушайтесь к нему:
Книги Доктора расходятся огромными тиражами, и людей, которые хотят слушать "лишенного надежды Либерала", становится все больше и больше. Последнее время я все чаще вспоминаю "Последние Слова" Берроуза: "Как я ненавижу тех, кто служит делу распространения конформизма. Ради чего? Представьте себе стерильную банальность свободной от наркотиков Америки. Ни одного наркомана, одни хорошие, чистые, порядочные американцы от моря до зиящего моря. Избавление от всей инакомыслящей части, как от нарыва. Никаких трущоб. Ни намека на тайные операции. Вообще ничего. Прямо на бесчувственных улицах среди бела дня. Без слов. Насколько хорошо будет при полном конформизме? Что же будет с неординарностью? А с личностью? А с тобой и со мной?"
"Эта книга, - говорит Джонни Дэпп, исполнитель роли альтер-эго Томпсона Рауля Дьюка, - вышла, когда Американская Мечта испустила последний вздох. Но Хантер все еще безнадежно пытался найти ее, искал с остервенением, надеясь, что Мечта все еще существует, и все, что он нашел, так это безумие, лезущее изо всех щелей, двигающееся во всех направлениях и охватившее все общество, трагедию и паранойю, алчность и ненависть. Лучший способ познакомиться с Хантером: прочитать его роман - он абсолютно искренен. В тоже время "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" - своего рода экзорцизм: он об одержимости и сумасшествии, о попытке найти хоть что-то, во что можно верить. Некоторые люди будут видеть в Дьюке и Докторе Гонзо только парочку придурков и хулиганов, с телами и мозгами, до отказа начиненными "гнусной химией". Но для них это не развлечение, а жестокая необходимость".
читать дальше"Октябрь-Ноябрь 1971-го, "омерзительного года Господа Нашего". На страницах журнала "Роллинг Стоун" в двух номерах появляются главы из романа некоего Рауля Дьюка "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" с иллюстрациями Ральфа Стэдмэна. После всей шумихи, вызванной публикацией, псевдоним был вскоре раскрыт: так в американскую литературу, журналистику и политическую жизнь вломился доктор Хантер Стоктон Томпсон - Великая Акула Хант, враг № 1 американских политиков, представителей закона и "молчаливого большинства". После Уильяма Берроуза в американскую жизнь ворвался новый, действительно социально опасный, но от этого не менее талантливый писатель. Уильям Берроуз сломал классической американской литературе хребет. Хантер Томпсон выбросил труп Американской Мечты на помойку. Дядя Билл и Доктор Томпсон - они создали свою Мечту.
После выхода книги прошло уже почти тридцать лет, но она все еще остается символом "Рожденных Проигрывать, но с улыбкой на устах Выживать" в этом цивилизованном, добропорядочном холокосте. Роман породил бесчисленное количество имитаторов - каждую неделю в британской или американской прессе появляется, по крайней мере, десяток статей, написанных под его влиянием. Даже в беспонтовые воскресные дни можно наткнуться на что-нибудь вроде "Страха и Отвращения Джо Паскваля", но это отнюдь не гарантирует, что автор закидывается кислотой или вынюхивает галлоны сырого эфира, жестокого анестетика, моментально отправляющего тебя в ту "последнюю базу, лежащую за солнцем", куда ты можешь попасть еще, вылакав с десяток литров доброго вина или литр водки.
Уилл Селф, еще один замечательный автор (читай "Junk Mail") из когорты литераторов, стоящих вне закона, будучи подростком, развлекался со своими приятелями, раскатывая под громкую музыку по стране на "Триумфах Толедо", вдыхая нитрат амила и разыгрывая сценки из "Страха и Отвращения". Вколоть себе героин на самолете Джона Мейджора, в окружении паскудных горилл, - да, это безумство, достойное Доктора Журналистики Томпсона, во всяком случае находится в его юрисдикции, а не в лапах очкастого выкормыша Железной Леди.
Одноименный фильм Терри Гиллиама (в русском прокате "Страх и Ненависть в Лас-Вегасе"), премьера которого состоялась 16 мая 1998-го на Каннском фестивале, лишь акцентировал ренессанс Томпсона в девяностые - новое поколение наконец-то дорвалось, и все в один голос начали обсуждать, что же такое "Гонзо": в стиле "гонзо" стало модно писать, об этом стало модно рассуждать, "Гонзы" стали множиться как кошки; в воронке после разрыва крылатой ракеты "Страха и Отвращения" блаженствуют мышиные семьи эпигонов. Кстати, фильм добавил очередную порцию к набору мифов о Хантере Томпсоне: как он впервые встретился с Джонни Дэппом, и сразу же спросил его, достаточно ли сильно он бьет по физиономии Кейт Мосс; первый предполагаемый режиссер этого фильма Алекс Кокс (самый известный его фильм - "Repo Man"-"Угонщик") был отвергнут, так как по причине своего вегетарианства отказался есть специальную сосиску, приготовленную ему Хантером; кража всемирно известным писателем отснятых дублей из дома Гиллиама и попытка сжечь их во время вудуистской церемонии (это, конечно, все слухи, не имеющие под собой никаких оснований).
Сегодня Томпсон стал в глазах обывателей и журналистов таким же пугалом, как и монстроидные персонажи, нарисованные Ральфом Стэдмэном. В газетах в свое время утверждали: "Этого ненормального маньяка можно остановить только атомной бомбой. То, что Хантер Томпсон все еще на свободе, убедительно доказывает всю беспомощность американской законодательной системы". Благодаря своим работам, выходкам и своему эго, Хантер стал общественно значимой фигурой еще задолго до того как превратился в знаменитость. Его харизма и беспощадное в своей откровенности слово породили миф, сравнимый разве что с мифом о Чарльзе Мэнсоне - многие действительно ставят их рядом, в том числе друзья и биографы Томпсона. Если Доктор когда-нибудь умрет, то останется навсегда живее всех живых в популярной культуре. Я вспоминаю свой разговор с одним американским фотографом, который высказался о Хантере так: "Если все люди неожиданно сойдут с ума, то Хантер Томпсон несомненно будет президентом этой огромной психбольницы. Полицейские начнут в обязательном порядке принимать мескалин. Весь мир станет одной большой галлюцинацией". Интересно, что Хантера Томпсона на Западе увлеченно читают сами представители закона, которые, если следовать логике российского Закона о Наркотиках, давно должны были упрятать Акулу Ханта за решетку (такая попытка была сделана в Штатах в начале девяностых, когда Томпсона пытались посадить сразу по десятку обвинений, ни одно из которых не прошло в суде, и доктор был полностью оправдан - об этом процессе можно прочитать в его книге "Песни Обреченных"). "Старый дегенерат все еще никак не угомонится", - напишут в рецензии на его предпоследнюю книжку "Лучше, чем Секс. Откровения политического джанки". "Но должен же кто-то стремать этих ублюдков", - ответит на это один из создателей веб-страничек, посвященных Акуле Ханту.
В начале семидесятых было много произведений гедонистского толка, но ни одно из них не сравнится по убойной силе с любым отрывком из "Страха и Отвращения": Словно обезумевшие от спида Бонни и Клайд или обкислоченные рыцари, ищущие Грааль, Дьюк и Доктор Гонзо вскрывают "брюшину правде-матке" в логове "психопатов" - в Лас-Вегасе, этом чернушном воплощении Американской Мечты, вонючие споры которой испоганили мозги миллионов людей. Вооруженная до зубов арсеналом "гнусной химии" парочка мутантов заваливается на полицейскую конференцию, посвященную проблеме наркотиков, просто из чувства долга. "Если Свиньи со всей страны собираются на Нарко Конференцию высшего уровня, то мы остро чувствовали, что наркотическая культура тоже должна быть там представлена", - напишет Томпсон. Эти два персонажа стали пионерами, героями контркультуры, чье сумасшествие - микрокосм расползающегося по стране безумия в начале семидесятых.
1971 год. Черный год. Год ненависти, страха и отвращения. Шакалы приходят из пустыни на запах крови Шарон Тейт. Другой шакал все еще сидит в Белом Доме. Америка все еще во Вьетнаме. Битлз больше нет. В Южной Калифорнии крупное землетрясение. Журнал "Тайм" объявляет президента Ричарда Никсона "Человеком Года" - с обложки на читателей смотрит злобная кукла из папье-маше; кричащие, пугающие стерильных, добропорядочных американцев заголовки газет. Шестидесятые испустили дух вместе с черным в Алтамонте под "Симпатию к Дьяволу" Роллинг Стоунз. Сахарные мир, любовь и невинность Вудстока засыпаны песком, как кровавые пятна в римском амфитеатре после боя гладиаторов. Хендрикс, Джоплин и Моррисон мертвы. Все трое от передозировок. На секретной встрече с Никсоном Элвис Пресли предлагает свои услуги в качестве тайного наркоагента. Вынесен смертный приговор Чарльзу Мэнсону за убийство Тейт-ЛаБианки (заменен пожизненным заключением). "Я никого не убивал и не приказывал убивать, - говорит он в своем последнем слове. - Я думаю, вам пора обратить внимание на ту ложь, которой вы живете. Ваша игра - игра в деньги. Вы продаете прессу, сенсации, вы можете смеяться над кем угодно и смотреть на любого сверху вниз. Вы торгуете газетами ради создания общественного мнения, зависите от него и не ведаете, что творите. И все - ради денег и внимания других: Вы сделали меня по своему образу и подобию дьяволом-садистом, потому что я - это вы. Во мне вы видите свое отражение - ведь и мне плевать на ваши дела и на вас: Разве вы не видите, что я свободен?". Идеализм шестидесятых сменился откровенным цинизмом - а был ли еще какой-нибудь выход?
Полиция задерживает 12 тысяч антивоенных демонстрантов в Вашингтоне. Пацифист-герилеро Дэниэл Элисберг публикует в "Нью-Йорк Таймс" и "Вашингтон Пост" "Материалы Пентагона" - подборку информации по операциям Министерства Обороны во Вьетнаме. За ним установлена круглосуточная слежка, записывается каждый его разговор. Закрыто радио "Underground" в Пасадене. Уволено 28 его сотрудников. Певец и поэт Роки Эриксон сидит в психушке за употребление ЛСД и общение с духами. Музыканты MC5 тоже сидят. Писатель Кен Кизи вышел и отправился в добровольную ссылку на ферму брата. Тимоти Лири после побега из тюрьмы переправляют в Алжир, где он что-то необдуманно брякает об ЛСД-изации Африки для укрепления антиимпериалистической солидарности, и тут же высылается из страны. Растет раковая опухоль Уотергейта. Молодежь терроризируют законом Харрисона о Наркотиках.
Американская Мечта давно уже была кошмаром, но никто еще не осмеливался заявить об этом во всеуслышание. Поэтому для одного очень серьезного Доктора Журналистики единственным разумным выходом было поставить все с ног на голову, выйти за пределы клишированного языка, открыто надругаться над американским законодательством и "семейными ценностями" и назвать все это - "ГОНЗО" (сумасшедший, чудной, абсурдный, дурацкий, гоночный, тележный).
Хантер С. Томпсон родился 18 июля 1937 года в Луисвилле, Кентукки. В зависимости от ситуации он говорил, что родился в 1939, поэтому биографы путаются до сих пор. Джералд Тайрелл, его друг детства, вспоминает, что Хантер еще в школе был магнитом, к которому тянулось все местное хулиганье, - никто лучше него не сколачивал бейсбольные команды или организовывал пивные вечеринки по пятницам. Уже тогда он умело манипулировал людьми - со временем эта техника будет доведена им до совершенства. Хантер прекрасно сходился с самыми, с точки зрения общества, "неприкасаемыми" людьми в школе. А позднее, у него появится одно из наиболее поразительных по своей пестроте окружений, почти семейный круг близких друзей - писателей, адвокатов, спортивных промоутеров, музыкантов и политиков. Редкая способность Томпсона выходить сухим из воды вытаскивала его из любой пиковой ситуации. Однажды вечером в Пуэрто-Рико он отправился с приятелем, фотографом Робертом Боуном, на свалку Сан-Хуана стрелять крыс. Их замела полиция, и Боун утверждает, что Хантер прямо-таки запудрил им мозги, но облажался в самый последний момент. "Нас арестовали и доставили в тюрьму. Но Хантер, конечно, со своим невыразимым шармом, тут же скорешился с полицейскими. На самом деле мы успели выбросить пистолет: так что у них были лишь какие-то сомнения: и в конце концов, мы вместе уселись пить кофе. А потом Хантер закинул ноги на стол, откинулся немного назад, и из его кармана посыпались на пол патроны для Магнума .357. Они бросили нас обратно в кутузку и позвонили в посольство".
К тому времени Томпсон уже дважды оказывался за решеткой. Так весной 1956-го его забрали с несколькими приятелями за вандализм, а также обязали заплатить штраф в 200 долларов за ущерб, причиненный тюремному имуществу. А летом того же года он попался по обвинению в краже, просидел месяц, посылая друзьям длинные смешные письма, и был отпущен, поскольку вместо отсидки отправился служить в Военно-воздушных силах США.
На базе ВВС во Флориде Хантер вел спортивную страничку в местной газете. Вскоре он начал рассылать репортажи о жизни на базе другим таблоидам, однако начальство попыталось положить этому конец. Проигнорировав предупреждение, Томпсон продолжал писать, но теперь уже под псевдонимом "Себастьян Оул" (эти репортажи будут позже включены в книгу "Великая Акула Хант"). Но его все равно раскрыли и, 8 ноября 1957 года будущий автор "Страха и Отвращения" был с позором изгнан с воинской службы. Далее - Нью-Йорк, курсы Колумбийского Университета, неудачная попытка написать первый роман. Получив в конце 59-го от матери из Луисвилла небольшую сумму, Хантер отправляется с приятелем в Южную Америку. Временно он осел в Пуэрто-Рико, где начал писать для журнальчика "Эль Спортиво", освещавшего спортивную жизнь на Карибах. После того как журнал целиком посвятил себя процветавшему тогда в Пуэрто-Рико боулингу, Томпсон расторг соглашение с ним и двинулся дальше на юг. Он кочует из издания в издание. Короткие заметки для "Бостон Глоуб", репортажи в ныне уже исчезнувший нью-йоркский "Геральд Трибюн". После того как Хантер разослал предложения в несколько журналов, его взяли на работу южноамериканским корреспондентом журнала "Нэшнл Обзервер", первоначально бывшего воскресным приложением к "Уолл Стрит Джорнал". Согласно биографу Томпсона, Уильяму Маккину, его заметки для "Обзервера" часто помещали на первую страницу, и уже тогда в них угадывались наметки того яростного, отчаянного стиля, к которому он пришел позднее.
"Нэшнл Обзервер" принадлежал компании "Доу Джонс" - cтранное место для репортера, сделавшего себе имя, по мнению некоторых злопыхателей, на приеме за рулем нечеловеческого количества опасных наркотиков. Карьера Томпсона в качестве штатного корреспондента закончилась в 1965-м, но свой последний заход на этом поприще он сделал в апреле 1975-го, отправившись во Вьетнам обозревать окончание 40-летней войны в Индокитае, войны, бывшей притчей во языцех, фетишем американской контркультуры, о которой им столько было написано. Эти репортажи опубликовали только в 1985-м, и они говорят о падении "Парижа Востока" больше, нежели все военные отчеты вместе взятые. Хантер безжалостно вынес на читательский суд всю кухню журналистских разговоров во время последних дней американского присутствия во Вьетнаме - никто и никогда до него этого не делал. Впрочем, чему удивляться. Когда был опубликован "Страх и Отвращение", его отчет об этом диком и разнузданном путешествии подвергся обструкции со стороны всех борцов за сохранение чистоты жанра, а сам стиль его и по сей день преподносится студентам журналистики как стиль Антихриста: пиши, как этот чертов лунатик, и ты больше никогда не получишь работу:
Истории, которые Томпсон в свое время подкидывал "Нэшнл Обзервер", заложили основу того мастерства, которое он с блеском продемонстрировал в "Страхе и Отвращении" и в Сайгоне 13 лет спустя. Рисковал ради хорошего репортажа Доктор постоянно: В 1961 году, когда Томпсон жил у своего друга Денниса Мерфи в Биг Сур, Калифорния, он совершенно затерроризировал владельцев гейского бассейна, подкидывая им туда для разнообразия доберманов. В отместку пидоры напали на него всем скопом и жестоко избили. Вскоре после этого в журнале "Роуг" была напечатана статья - "Биг Сур: Сад Агонии". Миссис Мерфи очень не понравилось то, что друг ее сына написал о ее собственности, и она с позором выгнала из своего дома неблагодарного, как она выразилась, проходимца.
6 Августа 1962 года в "Обзервере" появилась статья Томпсона "Вольный американец в логовище контрабандистов", повествующая о его пребывании на северо-восточном побережье Колумбии, в деревне Пуэрто-Эстрелло. Безобидная на вид рыбацкая деревушка, Пуэрто-Эстрелло была перевалочным пунктом транспортировки оружия и наркотиков (к которым Хантер всегда питал известную слабость). Потный, глупо ухмыляющийся журналист с пишущей машинкой, двенадцатью долларами в кармане и пятью сотнями в фотоаппарате, не говорящий ни слова по-испански, не имеющий понятия, где он остановится, фланирует среди толпы глазеющих на него индейцев. Наконец он устраивается на ночлег в заброшенном госпитале, где ему отвели какой-то закуток с выбитыми стеклами и вонючим матрацем.
Стиль Томпсона начал настораживать редакторов "Нэшнл Обзервер", а статьи становились все более политически направленными, нежели отчет о визите в индейскую деревушку контрабандистов. Так называемая биполярная "объективность" в его репортажах подменяется рассказом от первого лица - читатель видит, слышит и чувствует вместе с автором. В статье "Почему ветер Антигринго часто дует с южной границы" он безжалостно препарировал тех англо-американских уродов, чье корыстное и презрительное отношение к местному населению вызывает всеобщую ответную ненависть латиноамериканцев к Янки и Британцам. В качестве яркого примера Хантер приводит рассказ об одном богатом англичанине, игравшем в гольф в особняке, выстроенном на крыше высотного дома в самом центре Кали. Пущенные им во время игры шары часто летели в город, но никого из присутствующих даже не интересовало, где и на кого они падают. Политическая сатира и малоприятные для обывателя детали появляются снова и снова, и впоследствии прогремят в его отчетах из Вьетнама, где Томпсон продолжит писать о "Злобных Американцах", отравляющих воздух в других странах.
Он вернулся домой незадолго до убийства президента Кеннеди, колесил по средним и западным штатам, освещая музыкальные фестивали и всякие события местного значения. Устроился книжным рецензентом, но вскоре бросил и это, когда редактор завернул его рецензию на роман Тома Вулфа. А первым репортажем, который окрестили "гонзо", стал знаменитый скандальный отчет о скачках в Луисвилле в 70-м - "Дерби в Кентукки Упадочно и Порочно", где он больше писал о так называемом "белом отребье", местных маргиналах, нежели о лошадях. Он даже не упомянул победителя. Беспробудно пьянствуя и отрываясь по полной химической программе, Хантер умудрялся записывать - время от времени - обрывки своих мыслей на салфетках, обертках, счетах, а когда подошел срок сдачи статьи, то он с ужасом понял, что мятые салфетки - это единственное, что он может послать издателю: "Ну да, все начиналось тогда как по заказу - мы обедали в Эспене с писателем Джимом Солтером. Такой типичный долгий европейский обед, вина хоть залейся, и тут Солтер сказал что-то вроде: "О, скоро начнется Дерби. Ты собираешься туда поехать?". И я подумал: "Да чтоб мне провалиться, хорошая ведь идея, черт возьми". Тогда я работал с Уорреном Хинклем в журнале "Скэнлон". Позвонил ему в четыре утра и заявил: "У меня замечательная идея, мы должны ехать на дерби. Это грандиозный спектакль, который когда-либо проводился в этой стране:". И Хинкль сразу протащился:". С чувством юмора у редактора тоже было все в порядке - статья появилась в печати.
На самом деле о "гонзо" впервые упомянул близкий друг Томпсона Билл Кардосо в 1970 году, который, прочитав "Дерби в Кентукки", послал ему следующее письмо: "Не знаю, какого хрена ты так делаешь, но ты все совершенно изменил. Это против всех правил - полное сумасшествие (то есть гонзо)". Через какое-то время, когда Томпсон вырос в фигуру национального масштаба, слово "гонзо" специально включили в Оксфордский словарь английского языка.
В гонзо-журналистике нет никаких установленных правил, не обязательна структура, часто отсутствуют схемы, налицо несоответствие формы содержанию - ее можно сравнить с ревом водопада, со скрежетом внезапно врезающихся друг в друга машин, пронзительным скрипом тормозов, воем сирен и полицейской облавой, когда последние обрывки рациональных мыслей исчезают, как пакетик каннабиса в туалетном бачке. Собственное определение Томпсоном гонзо-журналистики со временем менялось, но он по-прежнему настаивает, что хорошему гонзо-журналисту "необходим талант, непосредственность и спонтанность мастера живого репортажа, глаз художника или фотографа и стальные яйца актера" и что гонзо - "репортажный стиль, основанный на идее Фолкнера", дескать, "лучшие литературные произведения куда более правдивы, чем какая-либо разновидность журналистики". Среди других определений гонзо: журналистика вне закона, новая журналистика, альтернативная журналистика и литературный кубизм.
Многие критики считают, что гонзо - одно из ответвлений новой журналистики, основоположником которой был Том Вулф. Некоторые писатели и журналисты, осознав, что объективность в изложении новостей является мифом, которым пичкуют "молчаливое большинство", начали писать о событиях так, как они видели их собственными глазами. Излюбленными были темы, относившиеся тогда к контркультурным проявлениям, такие, как пацифистские демонстрации, наркотики, дети цветов и музыка. Традиционная мэйнстримовская пресса их просто игнорировала или извращала. Популярность "новой" журналистике обеспечил стиль, "дискредитировавший псевдообъективное снотворное газетных и журнальных заголовков применением в журналистике техники реалистического романа". Современная музыкальная журналистика, в лучших ее проявлениях, целиком вышла из "новой" журналистики. Единственная книга Томпсона, попадающая под определение НЖ, "Ангелы Ада. Странная и ужасная сага мотоциклетных банд", вышедшая в 1966 году в издательстве Random House. Как говорили сами Ангелы, "это единственная правдивая книга, когда-либо написанная о нас". "Я кончил тем, что купил себе мотоцикл и выехал с ними на шоссе" ( "Песни Проклятого"). Сначала предполагалось, что Хантер напишет статью об "Ангелах" для "The Nation". Вместо этого он втирается к ним в доверие настолько, что принимает активное участие в "ангельских" оргиях и дебошах, а статья постепенно перерастает в репортажное исследование, камня на камне не оставляющее от того демонического имиджа, созданного "Ангелам" средствами массовой информации. Кстати, Томпсона можно увидеть в эпизодической роли фильма "Ангелы Ада на Колесах" с молодым Николсоном в главной роли: Хантер играет отъехавшего от дури художника, разрисовывающего животы "мамочкам" "Ангелов" на вечеринке. 22 июля 1965-го - Хантер берет "Ангелов" на ранчо к Кену Кизи - пройти через кислотный тест. Записи с этой знаменитой вечеринки, на которой собрались вместе "Разбитые", хиппи, "Ангелы" и "новые" журналисты и которую потом воспоет в стихах Аллен Гинзберг, Томпсон предоставит Тому Вулфу. Впрочем, дружба с "Ангелами" не помешает последним избить Доктора до полусмерти в День Труда 1966-го - байкерам неожиданно пришло в голову, что их просто напросто использовали. Отличие Хантера Томпсона от Тома Вулфа в том, что если последний напоминал стрелка, только рассматривавшего жертву в прицел снайперской винтовки, то первый бросался в штыковую атаку с одной саперной лопаткой. Он вышел за предел, до которого так и не смог добраться Норман Мейлер и у которого остановился Вулф. И в одиночку двинулся дальше.
По окончании работы над "Ангелами" Хантер делает своей постоянной резиденцией Ферму "Сова" в Вуди Крик, однако большую часть времени проводит на дороге. Тогда же, в 1967-м, он впервые встречается с адвокатом Оскаром Зетой Акостой (будущим Доктором Гонзо "Страха и Отвращения") в баре "Первоклассная Утка". Они быстро нашли общий язык и, согласно "Автобиографии Бурого Бизона" Акосты, разогнали слезоточивым газом мирную демонстрацию, облачившись в черные маски. А в июне 1967 года разгорелся первый скандал, который впоследствии станет частью мифа гонзо и будет отражен на страницах не менее известной книги "Страх и Отвращение: По следам Президентской кампании 1972 года": Томпсон публично потребовал, чтобы Ларри О`Брайен оставил свой пост губернатора в Самоа.
Первый роман Томпсона, "Дневник под Ромом", написанный в 1962-м, так и остался в рукописи (опубликован в прошлом году). Более того, ему пришлось устроить налет на редакцию "Рэндом Хаус", чтобы выкрасть единственный оставшийся в живых экземпляр рукописи. В июне 68-го Хантера избивает полиция на Съезде Демократической партии в Чикаго. Именно это событие убедило его, что он должен быть лично вовлечен в политику, а не оставаться сторонним, пусть и небезучастным, наблюдателем. Полицейский произвол начинает раздражать его даже в тихом Эспене. С этого момента Свиньям объявляется настоящая война. "Вообще-то спецслужбы я оставил в покое в самом начале 72-го, когда побывал на вечеринке в Отеле "Балтмор" в Нью-Йорке, в честь победы Макговерна на предварительных выборах, и там в номере торчало около десяти агентов. Трое из них, не таясь, передавали по кругу косяк: их глаза чуть не выскочили из орбиты, когда я вошел: прекрасный момент конфронтации. Я не хотел быть рядом с ними, и они этого не хотели. Косяк был немедленно затоптан, и они делали вид, что ничего собственно не произошло. Но в комнате стоял лютый травяной кумар:"
"А потом, никаких неприятностей, за исключением того, что они пытались выкинуть меня из Белого Дома во время всей этой байды с импичментом. Я назвал охранников Нацистскими хуесосами, и, чтобы попасть в Белый Дом, мне пришлось дать обещание, что я никого больше не назову Нацистским хуесосом. В конце концов они пустили меня внутрь".
"Но вот однажды я попал в историю, когда не был пьян или обдолбан. Это вообще один из тех немногих случаев, когда были напряги. У меня в бардачке лежал заряженный Магнум .44, а рядом, на переднем сиденье - бутылка "Дикого Индюка": И я сказал себе: "О, пришло время опробовать на деле совет одного хиппового адвоката: опустить стекло ровно настолько, чтобы пролезли водительские права". Так я и сделал. Уже полагал, что отвязался, как вдруг дверь с другой стороны открылась, и мне в рожу пихнули фонариком, а рядом с ним перед глазами маячил большой, грязный Магнум .57. Они выкинули меня из машины и распластали на капоте. Я что-то вякнул о своих конституционных правах, и получил в ответ: "Ну, подай на нас в суд" - тут мне звезданули дубинкой по ногам. Я сдался, сунул 35 долларов в лапу, потому что это было проще, нежели препираться весь оставшийся день в участке. Я только что купил машину. Это был "Сааб". А за ночь до того я сбросил свой английский форд со скалы в Биг Суре, с высоты 400 футов над океаном, и рассчитался с ублюдком за все те неприятности, которые он мне доставил. Мы облили его бензином, подожгли, и столкнули вниз.
После этого случая я решил очень вежливо вести себя с Дорожным Патрулем Калифорнии. На заднем стекле машины у меня всегда была приклеена эмблема Национальной Стрелковой Ассоциации, так что любой легавый мог ее увидеть, когда я проезжал мимо. А в бумажнике имелся полицейский значок - это тоже много раз помогало" (Из интервью журналу High Times).
В феврале 69-го он пишет "Первый Визит с Мескалито" (позже появится в "Песнях Проклятого"). Этот маленький отрывок, написанный в номере лос-анджелесского отеля, был предтечей "Страха и Отвращения"; закинувшись мескалином, Томпсон яростно долбил по клавишам печатной машинки, ожидая появления Оскара, собиравшегося отвезти его в аэропорт.
В конце 70-го Хантер выдвигает свою кандидатуру на пост шерифа в округе Питкин, штат Колорадо, от движения Freak Power Uprising - он предлагает переименовать Эспен в Фэт-Сити и легализовать продажу наркотиков. До победы ему не хватило всего 465 голосов. Выборы привлекли к себе внимание национальной прессы и телевидения - "просто еще один кислотный урод в Королевстве Уродов". Но "урод", как и Уильям Берроуз, оказался на редкость живучим - наглядное свидетельство всей лживости Наркоистерии. Шум вокруг кампании Томпсона убедил амбициозного издателя журнала "Роллинг Стоун" Йена Веннера, что лучшей кандидатуры в качестве редактора международного отдела ему не найти. 1октября 1970-го в 67-м номере "Роллинг Стоун" выходит первая статья Хантера "Битва за Эспен", повествующая обо всех подробностях вакхо-кислотной предвыборной гонки за пост шерифа. Том Вулф включает отрывок из "Ангелов Ада" и весь отчет о Дерби в Кентукки в свою неподъемную антологию "Новая Журналистика" - только Вулф и Томпсон представлены там дважды.
И наконец "мы были на краю пустыни, неподалеку от Барстоу, когда нас стало накрывать:" Хантер расследовал обстоятельства убийства знакомого журналиста Рубена Салазара, друга и клиента Акосты, и подумал, что единственным способом заставить адвоката разговориться будет умотать с ним из Лос-Анджелеса ко всем чертям. Под предлогом мнимого репортажа на 250 слов о Минт 400, "богатейшей мотоциклетной гонке за всю историю профессионального спорта", для журнала "Спортс Иллюстрейтед", Томпсон и Акоста берут напрокат красный Шевро с откидным верхом и исчезают в пустыне. Хантер подошел к вопросу освещения гонки и своего собственного расследования своеобразно. Путешествие с джентльменским набором "опаснейших веществ"("Мы приняли достаточно спида, чтобы Гитлер 50 дней оставался на ногах в своем бункере, и достаточно кислоты, чтобы заставить его думать будто он находится в Австрийских Альпах"), а также Магнумом .357, началось. В поисках Американской Мечты герои направляются в ад собственного сознания. "У меня была идея, - писал Томпсон, - купить толстую записную книжку и регистрировать все, что с нами происходит, затем послать ее в издательство для публикации - без редактуры: Но это очень тяжело сделать, и в итоге я обнаружил, что мне навязывают необходимую литературную композицию, балансирующую на грани между правильной и сумасшедшей журналистикой. Как настоящая Гонзо-Журналистика это уже совсем не работало - а даже если и проходило, я не мог это принять. Только чертов лунатик мог написать такую вещь и потом кричать на всех углах, что это правда".
В итоге то, что начиналось как чистое Гонзо-журналистское безумие, закончилось появлением одного из самых впечатляющих романов второй половины двадцатого века, и одного из самых правдивых. Все остальное - как и жизнь Томпсона - уже история, вернее множество историй вокруг одного человека чудовищной воли и сумасшедшего чувства юмора, человека, который никогда не сказал себе "нет", выжил и продолжает издеваться над окружающим миром в свое удовольствие. "У "Страха и Отвращения в Лас-Вегасе" есть все элементы классических мифологических историй, - замечает продюсер Лайла Набулси, которая пятнадцать лет пробивала проект экранизации романа. - Рауль Дьюк и Доктор Гонзо - два антигероя, которые отправляются в ад, принимают волшебные снадобья, блуждают в лабиринтах своих галлюцинаций, сражаются с ветряными мельницами и выживают, и мы отправляемся в путешествие вместе с ними. Это ужасает, это смешно, и то, что было правдой в начале семидесятых, остается правдой сегодня. Эта книга охватывает целый временной отрезок, когда у многих просто лопнуло терпение и эмоции хлестали через край. Это было Последнее Путешествие. Но эта книга, в конечном счете, о надежде. Хантер говорит, что вопреки всему хорошие времена настанут: потому что эта вера - единственное, благодаря чему мы можем выжить".
Разумеется, никакого репортажа о гонках Томпсон не пишет. Вместо этого он описывает свою "химическую" конфронтацию с полицейскими, барменами, гостиничными администраторами, крупье, официантками, туристами и репортерами в Лас-Вегасе, там и сям в повествовании мелькают джанки, алкоголики и сатанисты, торгующие чистым адреналином. Герои находятся в полубредовом состоянии, постоянно галлюцинируя. То Рауля Дьюка начинает обвивать пол, то он видит в клубе, как две стриптизерши насилуют белого медведя, с неба на него обрушиваются летучие мыши и скаты-манта, разодетые в пух и прах шикарные дамы и респектабельные джентльмены превращаются в злобных чудовищ с головами мурен и тиранозавров, в гостиничных холлах летают птеродактили. Хантер агрессивен и никого не собирается жалеть. Компромисс с "молчаливым большинством" для него невозможен.
"Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" стал культовой книгой западной молодежи, которой по душе был обратный код, предложенный Томпсоном - тотальный гедонизм, черный юмор, стеб, переплетение насилия и наркотиков. Его яростный, агрессивный и грубый стиль не имеет никаких аналогов. Он использует длинные, сложные предложения, которые в то же время могут быть понятны любому, - в них всегда есть смысл. Томпсон с большой изобретательностью обращается с английским языком, мастерски используя сленг, различные жаргоны и речевые обороты. Его не без оснований считают королем черного юмора. Пи Джей О`Рурк, друг Томпсона, говорит, что он больше поэт, чем журналист: "Две вещи резко отделяют Томпсона от примитивного стада современных литературных деляг, претендующих на радикализм: Во-первых, Томпсон просто лучше пишет: Во-вторых, он заставляет нас смеяться. Мы вряд ли в состоянии сделать это во время перфоманса: скажем, "В ожидании Годо", даже если у нас и сносит башню так же сильно, как и у Рауля Дьюка. Хантер Томпсон берет самые темные и мрачные темы онтологии, самые жестокие гносеологические вопросы и в своей, присущей только ему, манере излагает их, заставляя нас сгибаться пополам в истерическом приступе хохота, наши тела от подмышек до тазового пояса сводит в судороге, колени предательски дрожат, пиво хлещет из наших носов. Мы смеемся так сильно, что в любой момент можем в хохоте проблеваться, точно так же, как 300-фунтовый Самоанский адвокат Доктор Гонзо в романе".
"Эта книга, - говорит Джонни Дэпп, исполнитель роли альтер-эго Томпсона Рауля Дьюка, - вышла, когда Американская Мечта испустила последний вздох. Но Хантер все еще безнадежно пытался найти ее, искал с остервенением, надеясь, что Мечта все еще существует, и все, что он нашел, так это безумие, лезущее изо всех щелей, двигающееся во всех направлениях и охватившее все общество, трагедию и паранойю, алчность и ненависть. Лучший способ познакомиться с Хантером: прочитать его роман - он абсолютно искренен. В тоже время "Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" - своего рода экзорцизм: он об одержимости и сумасшествии, о попытке найти хоть что-то, во что можно верить. Некоторые люди будут видеть в Дьюке и Докторе Гонзо только парочку придурков и хулиганов, с телами и мозгами, до отказа начиненными "гнусной химией". Но для них это не развлечение, а жестокая необходимость".
""Страх и Отвращение в Лас-Вегасе" несколько лет следовал за мной по пятам, - добавляет режиссер Терри Гиллиам. - Десять лет назад появился сценарий, и я тогда подумал: "А было бы интересно начать девяностые с этого фильма", но в то время я был занят чем-то другим, и проект так и остался на бумаге. А еще художник Ральф Стэдмэн, иллюстрировавший эту книгу и публикацию в "Роллинг Стоун" мой очень хороший друг. Но когда идея фильма появилась вновь, то я вспомнил, насколько смешна и одновременно жестока эта книга. Мир политической корректности еще не существовал, когда Хантер написал "Страх и Отвращение", и я надеюсь, что она больше не будет существовать после выхода этого фильма. С восьмидесятых я остро ощущаю, что мы прошли через время постоянного ущемления самовыражения, когда все несло на себе печать подавленности. Все боялись сказать, что они чувствуют, боялись жить экстраординарной, разнузданной и дикой жизнью, и пришло время сорвать эти оковы. Роман Хантера похож на репортаж военного корреспондента с передовой. Но это была не просто бомбардировка, а самобомбардировка: он как будто забрасывал в себя наркотики, как снаряды, а полем битвы был его мозг. Но, вместо того, чтобы поехать туда, где взрываются настоящие снаряды и гибнут реальные люди, он поехал в самое сердце Америки - в Вегас. И при этом книга написана так, будто он действительно побывал в самой гуще сражения. Роман уже выразил себя. Теперь наша очередь".
А Хантер по-прежнему живет на ферме "Сова" в Вуди Крик, периодически устраивая набеги на крупные города, повергая в шок своим появлением редакторов респектабельных журналов и постреливая по бродящим в округе толпам журналистов. "Встретиться с ним - то же самое, что с Куртцем в "Сердце Тьмы", - написал после интервью с Доктором Николас Лезард из "Гардиан", над головой которого вместо приветствия просвистела пуля. Голос Совы звучит в час неслыханных бедствий, так что прислушайтесь к нему:
Книги Доктора расходятся огромными тиражами, и людей, которые хотят слушать "лишенного надежды Либерала", становится все больше и больше. Последнее время я все чаще вспоминаю "Последние Слова" Берроуза: "Как я ненавижу тех, кто служит делу распространения конформизма. Ради чего? Представьте себе стерильную банальность свободной от наркотиков Америки. Ни одного наркомана, одни хорошие, чистые, порядочные американцы от моря до зиящего моря. Избавление от всей инакомыслящей части, как от нарыва. Никаких трущоб. Ни намека на тайные операции. Вообще ничего. Прямо на бесчувственных улицах среди бела дня. Без слов. Насколько хорошо будет при полном конформизме? Что же будет с неординарностью? А с личностью? А с тобой и со мной?"